После первого курса многим из нас захотелось поехать в стройотряд. Причин было две – романтика и денежный приз. Ходили слухи, что с целины привозили по пятьсот-шестьсот рублей. На погосте (не знаю почему, но так называли большую лестничную площадку перед аудиторией 201) и при входе в корпус повесили объявления, что желающие поехать в стройотряд могут получить всю интересующую их информацию на общем собрании. И я пошел. Народу в двести первую набилось под завязку. Перед нами выступали комсомольские вожаки, ребята со старших курсов, из которых я запомнил только одного, и то потому, что он был представителем штаба Подмосковных стройотрядов в нашем отряде, Сергея Пугачева, высокого блондина, с которого рисовали плакат «Не расстанусь с комсомолом…». Мне так показалось. На собрании выяснилось, что романтика целинных степей с их просторами и громадными заработками нам не светит, ибо козерогов (первокурсников) на целину не брали. Пришлось довольствоваться ближним Подмосковьем. Район Ступино-Жилево.

Из нашей группы, кроме меня, был еще Виталька Веселовский. Был народ из 17-ой, 20-ой, были даже ребята со старших курсов, еще к нам добавили команду из строительного техникума – видимо не верили в наши таланты. Всего набралось человек 30, одетых в одинаковые брюки и куртки, с гордой эмблемой МАИ на рукаве. Командир – Володька Ребров, человек с опытом, комиссар – Мишка Беренштейн из 17-ой группы. Как это и почему произошло – не знаю, может быть при встрече сам расскажет. Это фото с нашего последнего собрания. Есть подозрение, что я на заднем ряду. Видны только прическа и лоб.

Был еще, на всякий случай, доктор, Гарик Джавадян, который запомнился тем, что искал у наших красавиц несуществующие болезни, требующих углубленного медицинского осмотра.

Поселили нас в бывшем здании правления. Обустройство начали с мачты, на которой закрепили флаг нашего отряда. Трибуну для пламенных речей, побуждающих к трудовым подвигам, строить не стали.

Судя по парадной и чистой одежде мы только приехали и рвемся доказать и повысить. Как выглядела линейка через пару недель на стройке видно на этой фотографии. Ребров ставит задачу на утреннем сборе. Сказать, что мы выглядим как пленные французы – значит сильно обидеть нацию – законодателей мод. А вот и само здание, где мы жили Слева – окна нашей комнаты, справа – окна комнаты отцов-командиров. Наша комната была проходная. В следующей жили девчонки. В один из дней на их двери появилась надпись:
На заре ты ее не буди,
В голове у нее бигуди.
Автор неизвестен, как неизвестен и продолжатель, который догадался вставить недостающие, с его точки зрения, строки.
На заре ты ее не буди,
И терпенье ее не испытывай,
В голове у нее бигуди,
А на большее ты не рассчитывай.

Быт был простым и очевидным. Во дворе дома выкопали длинную яму, над ней висела доска, к которой прибили несколько рукомойников.

Про туалет не помню, но верю, что стилистика была выдержана в точности. За все время в баню свозили пару раз. Ездили в Ступино, на автобусе. Для девчонок это был праздник. Вот лицо истинно счастливого человека после. Отчетливо помню, когда совсем уже допекло, голову мыл холодной водой из рукомойника на улице. Полегчало. Это не я. Заняты были все лето, поехали после сессии в июне и продержались до середины или конца августа, домой не отпускали. Один раз, как в пионерский лагерь, приезжали родители. В основном к девчонкам. Мои даже и не знали, куда нас забросили.

Готовила нам местная кухарка. Сначала, в силу исторических традиций, на кухню в помощь отправили девчонок. Всех пятерых. Готовить их не подпускали, а накрыть, почистить помыть – это да. Ходили они по очереди. Но потом профессионал зарубила карьеру троих, донесла свою гражданскую позицию до командира и на кухню стали ходить только двое. Еда была не сильно разнообразна. Свою пайку получали как в фильме “Девчата”, через окно. Главным удовольствием был компот. Тем более что фраза – А компот? – была очень популярна благодаря Гайдаю.

И стали мы ходить на работу. Сначала нас послали строить коровник. Начали копать траншею под фундамент. Лопатами. Студентов не жалко. Целый день копать – это тяжело. Но постепенно втянулись и привыкли.

Потом приехал трактор с ковшом и за полдня закончил работу. Видимо решили, что опыты над студентами надо прекращать. Но, скорее всего, они поняли, что траншею мы будем копать до августа и построить дворец для телят не успеем.

После ковша траншея получилась широковатой, забросали ее валунами, сверху поставили опалубку и залили бетоном. Получился фундамент.

Проект коровника был прост и незатейлив. Четыре стены, окна, дверь и крыша. Крыша поддерживалась столбами, их было 14 штук, по семь в двух рядах. Саму крышу мы так и не увидели, наша работа закончилась на стенах. На торцевой стене в традициях кирпичного зодчества была составлена надпись МАИ 1968.

Не успели построить по многим причинам, но чаще всего чего-то не было. А когда чего-то нет, то сижу-курю. Или лежу.

Поэтому и второй объект подбросили. Чего-то нет на одном, зато есть работа на втором.

На выходные нас старались занять, ездили на слет стройотрядов Подмосковья. Соревновались по профессиям. Фото прилагается.

Сидят в центре – командир и комиссар. Расследование не выявило имя человека, проявившего неуважение к комсоставу. А на этом фото видна работа нашего комиссара. Узнаю его руку и мастерство, только он мог так убедительно изобразить голову коровы, мастерок и топор. Причина, по которой он отказался держать свой шедевр, неизвестна.

Была организована и агитбригада. Меня туда не взяли. Но и не рвался. Ездили, что-то показывали. Воодушевляли. Все как положено. Вот часть бригады, но где это они, непонятно?

Есть еще фотка, не связанная ни с какими событиями. Просто на ней можно найти меня.

Еще играли в футбол с местными.

Это было правильное решение, потому что если мы начинали развлекать себя сами, то получалось как с девушкой Лилей.

Кроме трактора нам еще помогала лошадь по кличке Мальчик.

Что-то возила и таскала бетонные плиты. Городские дети в выходные решили на ней покататься. Лиля тоже захотела почувствовать себя Незнакомкой с картины Брюллова. Были две проблемы – у нее не было изящной шляпки и она не смогла сама залезть на лошадь. Более того, даже наша помощь оказалась бессильной, то ли она брыкалась, когда мы ее хотели подсадить, то ли лошадь… Не шмогли. Но, как известно, если у женщины что-то поселилось в голове, то удалить это можно только одним способом – исполнением желания. Лиля забралась на какую-то подставку, высотой метра полтора. Вытянула руку с указующим перстом в сторону Мальчика и сказала повелительным тоном – Передвиньте лошадь!

У нас не было специализации, почти. Пришла машина с кирпичом – мы грузчики, есть кирпич и раствор – мы каменщики. До сих пор помню нашу цепочку на разгрузке машины с кирпичом. Кто-то запрыгивал в кузов и передавал кирпич следующему. И так по цепочке. Уложили кирпич на один поддон, начинаем формировать следующий. А он уже дальше от машины. Цепочка начинает раздвигаться. В итоге кирпич не передавался из рук в руки, а бросался. Ты только бросил кирпич следующему по цепочке, поворачиваешься – а кирпич уже на расстоянии вытянутой руки, висит в воздухе. На уровне груди. Ну как висит… Скорее летит. Поэтому, если ты бросил кирпич и твой напарник зазевался, или плохо поймал, а ты уже бросил свой кирпич, то кричишь ему – Атас, или что в голову пришло. Единственный способ избежать столкновения – отойти в сторону. Не все успевали. А вот и фото летающих кирпичей.

С кирпичами была связана еще одна история. Мы решили проверить границы силушки молодецкой. Взяли двух добровольцев – Крючкова и Девятаева, поставили их возле носилок и начали постепенно увеличивать дозу. Начали с четырех кирпичей. Потом добавили еще четыре. Потом еще. Когда получилась приличных размеров горка богатыри выпрямились, в руках были только ручки от носилок. Железный лист с кирпичами, присобаченный к этим ручкам и работавший дном носилок, остался на земле.

Девятаев,

кроме того, что был местным чемпионом по борьбе, поразил еще своим умением задерживать дыхание. Когда купались в каком-то водоеме, он проныривал его почти полностью, а там было метров сорок. Желающие могут обнаружить этот пруд на Яндекс-картах.

После того, как на целине несколько ребят погибли из-за явных нарушений техники безопасности, к нам начали приезжать начальники и проверять насколько мы близки к несчастным случаям. Один из проверяющих, здоровенный комсомольский лоб, начал осматривать нашу технику и обнаружил провод заземления на бетономешалке. Этот провод и комара бы на привязи не удержал. Ну, что было, то и прикрутили.
Поэтому громкий крик – Это что за п….волос!!! – поставил начальников сразу в два трудных положения.
Первое. Нужно было найти провод квадрата на четыре. Потолще, чтобы стало понятно. И второе. Бунт девчонок закончился тем, что они стали появляться на стройплощадке. А мы уже настолько почувствовали себя профессиональными строителями, что с избытком употребляли не менее профессиональную лексику. И вот ты сидишь возле штабеля с кирпичом, с одной стороны, и ведешь изысканную беседу о преимуществах красного кирпича перед силикатным, а с другой стороны сидит ангельское создание в платочке с цветом лица, переходящим от интеллигентной бедности силикатного до махрового, насыщенного цвета хорошо обожженного красного.

В итоге, Ребров устроил нам всем выволочку и мы потеряли важную часть своего профессионализма.
На стройплощадке атмосфера и диалоги стали напоминать те, которые ведутся в музеях на выставках утонченных художников, а девчонки стали демонстрировать мастерство по укладке кирпичей. Процесс возведения стен в их исполнении выглядел так. Они двумя руками поднимали нагруженный раствором мастерок, с трудом доносили его до стены, спихивали раствор с мастерка руками, заботливо разглаживали его ладошкой, потом двумя руками брали кирпич и роняли его над раствором. Кирпич мгновенно и криво присасывался. Попытки сдвинуть его на место не приводили ни к какому положительному результату. Поэтому столбики, формирующие оконные проемы, закручивались, что привносило в унылую архитектуру здания известный шарм.

Хотя, в одном случае, нам все-таки вернули свободу слова. Крышу в коровнике должны были поддерживать столбы. Столбы не закапывались в грунт, их нужно было вставить в бетонные башмаки в виде усеченной пирамиды с отверстием под столб. Под эти башмаки мы выкопали 14 ям полтора на полтора и на полтора. После этого чья та умная голова измерила высоту столбов и оказалось, что они короче на метр. Чем надо. Других столбов нет, нужно засыпать яму. Не землей же – потом не утрамбуешь. Поэтому решили заливать бетоном. У нас была бетономешалка. Та самая, с заземлением. Мы ее затащили внутрь коровника, поставили у края ямы, заправили песком, цементом и водой, бетономешалка начала крутиться и готовить раствор.

Погода на снимке угадывается. Дождь шел целый день. Все развезло. От вибраций край ямы обрушился и девайс упал мордой вниз. Спрыгнули вниз, завели трос и попытались ее вытащить. Щас. Бетон же не вывалился из нее. Так что к весу устройства прибавился вес содержимого. И тут мы поняли, что пора отправлять девчонок домой. Потому что без великого и могучего вернуть бетономешалку на исходную не получалось.
Справились.

Второй объект, который нам дали в нагрузку, был виден с дороги, по которой на автомобилях сновали начальники. Поэтому, после знаменитого и убедительного инструктажа по технике безопасности, было невозможно оставить леса без перил. Высота была уже около двух метров. И мудрый командир дал команду их сделать. Их основное предназначение было продемонстрировать свое наличие. Все. Заданий по прочности никто не выдавал. Сопромат мы еще не проходили. Кому поручить? Меня, как одного из немногих, которые могли что-то срубить, забить гвоздь или подстрогать, как раз тогда перевели в бригаду плотников. Плотницкой работы было немного. Но, чтобы не выглядеть бездельниками, у нас был строжайший закон – нечего делать – сиди и точи топор.

Леса мы сделали из того, что было. Сейчас я бы назвал это обрезками. А тогда это называлось стройматериалом. После завершения работ честно предупредили – к перилам не подходить и, тем более, не облокачиваться.

И вот, сижу тихо и мирно в тени от стен, которые возвели мои товарищи, но с некоторой опаской, так как видел сам процесс возведения, точу топор, никому не мешаю. Народ суетится, смачно бросает раствор, шлепает по нему кирпичами. Как уже говорилось, девчонки тоже дорвались до стройки. Где девчонки – там и любовь. И вот Ромео соскучился по своей Джульетте и подошел под балкон спеть серенаду. Джульетта тоже давно его не видела, практически с обеда, часа полтора. Соскучилась, откликнулась на зов, оторвалась от ненавистного кирпича и подошла к перилам. Ну тянуло их друг к другу, хотели быть как можно ближе. И своего добились. Когда я услышал подозрительный треск и выглянул из-за угла, Джульетта уже долетела до верхней части Ромео и начала складывать его как перочинный ножик. Дальнейшее было понятно. Падение было сдемпфировано. Влюбленные соединились, чего и добивались. А из криков командира я могу привести только три слова – где, эти и убью.

Коровник рос, в конце он уже приобрел очертания дома с окнами.

Набрались мастерства, нам стали доверять даже укладку бетонных перекрытий над окнами с помощью крана. Многие окрепли в борьбе с лопатой, раствором и кирпичами.

Осталось написать про последний день. И все. Вряд ли смогу еще что-то вспомнить.
Нам сказали, что если не поставите четвертую стену, то денег не будет, или будет очень мало. Нужно было поставить торцевую стену, с той самой гордой надписью – МАИ 1968. Это усложняло дело, но, с другой стороны, стена была короткая, и одну такую мы уже подняли.

Подъем в шесть утра. И мы впряглись, без завтрака и обеда. Часам в шести стена была готова. В это время наши командиры организовывали прощальный ужин. Основная задача была достать что-нибудь поесть. И попить. В смысле выпить. Начальники приехали со скромной добычей. Из всего меню помню только ящик водки и ящик помидоров. Хотя, водки было два ящика. Вроде бы ничего более существенного достать не удалось.

Пил я из жестяной солдатской кружки. Мне хватило двух подходов. И от алкоголя отвык за два месяца – у нас же был сухой закон, и на голодный желудок после 12-ти часов ударной стройки она легла не очень удачно. Вышел из столовой и отрубился.

Очнулся от того, что кто-то из местных меня пошевелил, увидел гордую эмблему на куртке, понял, что тащить меня некуда и оставил в покое. Я поднялся и пошел спать. Просыпался несколько раз от того, что все время сползал вниз. Хватался за прутья спинки своей железной кровати, подтягивался вверх и опять засыпал. Когда проснулся окончательно, то обнаружил, что добрые товарищи сняли спинку у кровати, которая в ногах.
Вышел на улицу. Было ощущение что где-то на Кубани трактор раздавил помидорную плантацию. Стали подтягиваться более стойкие товарищи. Самым ярким был рассказ о том, как они пошли в лес, развели костер и кто-то в него упал.

На этом все. Мне выдали заработанные 160 р. И я купил на них магнитофон «Орбита» в комиссионном на Садовом кольце. Магнитофон оказался никудышным и я сдал его обратно.

На втором курсе мы по инерции еще собирались несколько раз в общаге, Женька Лодыгин приносил гитару, и мы, после портвейна и частика в томатном соусе, пели заунывную песню – По смоленской дороге леса, леса, леса…
Так, как это было в стройотряде.