Все совпадения случайны,
персонажи вымышлены,
автор не несет.

В деревеньке Зюзино колхоз “Путь Ниссельсона” образовался в начале девяностых.
И все у них было, как у людей, начали расти, развиваться, укрупняться, бюрократиться.
Завели Правление, которое собиралось погутарить каждый понедельник. Появился птичник, студенты из стройотряда коровник отгрохали, снабженцев развели, кузня заработала, лаборантки в белых халатах химию разводили и микробов вредных ею поливали, даже ученых выписали из академии, чтобы от других колхозов отличаться и на всякий случай – вдруг чего придумают.
Работали много, коров и птицу не обижали, даже кормили, и молока и яиц стало столько, что сами не выпивали, а от яичницы на обед, завтрак и ужин у детей диатез начался. Пришлось излишки сдавать оптовикам – и сразу продажники нарисовались – хлебом не корми, дай поторговать, да поторговаться.
Хозяином колхоза был Змей Николаич Иванов-Горыныч. О четырех головах. Каждая голова за что-то одно отвечала, в дела других голов не лезла, а то бы перегрызлись друг с другом. Поначалу они славно шумели, растили колхоз, расширялись, но потом что-то не заладилось. Может, головы стали слишком прожорливые, может холопы обленились. Но, скорее всего, имела место чересчур оптимистичная политика заимствований вкупе с нехваткой оборотных средств, на которые наложились общие негативные тенденции, вызванные мировым экономическим кризисом, который затронул всех, в том числе и колхоз “Путь Ниссельсона”.
Начали деньги занимать у другого, городского двухголового Змея Горыныча (а других земля Зюзинская давно и не рожала), да все больше и больше, ибо не хватало постоянно, на все не хватало – и на карбофос, и на упаковку для яиц. А потом пришла пора отдавать, ибо, как известно, деньги в долг берешь чужие и на время, а отдавать приходится свои и навсегда. А отдавать было нечего. Да и не предполагалась скорая отдача, надо же сначала производство нарастить или вообще вместо старого новое построить, опять же на заемные средства. В общем, подрались Змеи Горынычи, повздорили, по головам друг другу настучали, потом судиться начали и накатились проблемы, да такие, что у двухголового одну голову закрыли, вторая сбежала, а у четырхголового одна – все по судам, вторая голова вообще куда-то делась, третья и четвертая и раньше посматривали на сторону, а последнее время веки смежили и совсем отвернулись.
Правда, кто-то говорил, что вторую голову то ли на водах видели, то ли слышали, как она по телефону говорила, но как голова номер набрать сможет и к уху трубку приложить? Брехня.
В общем, производством заниматься стало некому и им начали заниматься все, кому не лень. Начались разброд и шатания.

Год худо бедно шел к концу и в колхозе начали подумывать о встрече нового года. Прошлый новый год больше всех запомнился Главному кузнецу, который так удачно поздравил сотрудников, что снегурочка еле смогла его погрузить в подводу, чтобы отвезти домой.
В этом году в колхозе появились новые люди. А вместе с ними и новые идеи.
Хозяйством пытался заправлять Костик-Фотограф, его спрятали в колхозе добрые люди, после того, как он сфоткал губернатора с любовницей, а в газете написали – Губернатор с женой на открытии салона интимных услуг. Костик любил ходить по деревне по утрам и вечерам и следить, вовремя ли пастухи забрали коров и не пытаются ли они в обед уже всех коров раздать по домам и пойти водку пьянствовать. Ходил он вечно обмотанный шарфом и в онучах. Сначала люди удивлялись, а потом привыкли. Мало кто знал, что под онучами у него были туфли от Карло Пазолини. Берёг. Как и другим профессиональным фотографам ему часто не хватало выдержки.

Еще в колхозе образовался проектный офис. Народ сначала думал, что какую-то хату городским под бордель сдали, а потом увидели начальника этого офиса, который то на склад забежит, то в коровник, и все бочком, бочком, набегами. Заслуженных колхозников уже поучать начал, как складировать, как доить. Добрался и до куриц – учил нестись, чтобы издержки сократить, чтобы яйцо у них сразу чистое получалось, а не грязное.
Всё ему в колхозе не нравилось. Всё бы он перестроил. Всех бы разогнал. Потому что давно мечтал вместо колхоза с холопами разбить плантацию хлопковую с неграми. И советчицу под это дело нашел, Маргариту, с кликухой подходящей – Малахольная. Ехал он мимо бутика в районном центре, ну там где бутылки сдают, видит – стоит убогая и побирается, да не то, чтобы побирается, скорее требует, чтобы денежкой с ней делились, потому как она денег достойная, а прохожие – нет. Книжку в руках держала. Понятно, что не читала никогда, тем более что язык у книги был заморский, но обложка была потрепанная, как и она сама, а на первой странице предисловия, если книгу открыть, были видны отпечатки пальцев. Малахольная говорила, что ее.
…..
Только народ ко всему этому привык, как появился новый персонаж, возбудивший новую волну бурных обсуждений в колхозе.
Чаще всего на троих соображали, в смысле дискутировали, двое мужиков – Петрович и Михеич и один интеллигент – Семен.
Семен был алхимиком. Алхимики занимали три крайние избы, ходили к ним редко и их побаивались. Говорят, что раньше они пытались свинец превратить в золото, но, после того, как выяснилось, что от свинца коровы дохнут, перешли на выращивание бактерий, которые из целлюлозы, минуя все промежуточные стадии, сразу вырабатывают ассигнации. Ассигнации в ходу были еще до революции, но алхимиков это не смущало – получатся асигнации, получатся и лиры или драхмы, весело и убежденно говорили они.
Михеич работал в ПУКСе. В золотые годы в колхозе было много управлений капитального строительства, теперь осталось только одно, первое, которое и носило это гордое имя. Командовала там баба – заядлая картежница. В колхозе уже давно ничего не строили, только крыши ремонтировали, затыкая дыры и отбиваясь от подрядчиков, которые давно и безуспешно требовали заплатить хоть что-нибудь. Когда дождь был совсем сильный, девчата из ПУКСа лезли на крышу и закрывали пробоины своими телами. Начальницы хватало сразу на две пробоины. Поэтому ее и берегли.
Название колхозного подразделения, где работал Петрович было смешно само по себе – УХО. Про них говорили, что прибегают на любой бульк, заливают в горло, зажимая нос. Целая ватага ухогорлоносов непрерывно барражировала по деревне. Но им старались не наливать. Не в коня корм. Попросить по работе их было нельзя – ничего не умели, а украсть у них было нечего.
И вот сидят мужики с интеллигентом на завалинке, самокрутки покуривают, общаются.
– Слышь, Михеич, прислали тут городского, из коммуны, что ли? Ходит в кедах – и зимой по снегу, и летом по навозу. На голове копна нечесанная, как у барана после зимовки. Звать как-то странно, типа Андрон, но не так.
– Петрович, да из какой коммуны?! Должность теперь такая, модная, коммуникатор он. Что делает, никто понять не может. Видать из детдома. Были бы родители – Антоном бы назвали, как человека, а то – Андроид.
-Аааа, ну, ему жить, имя носить.
– А что Галка с птичника сбежала, все время в этом потешном офисе ошивается – поинтересовался Семен.
– Так нестись не может, только кудахтать, там как раз такие такие нужны – авторитетно разъяснил Петрович.
Затянулись.
– Семен, а что там в Правлении вчера про Новый год говорили? Не расслышал? – спросил Михеич.

На самом деле намедни в правлении не говорили, а, как обычно, кричали, громко. Конечно, не так громко, когда Митрофанна свою кладовщицу воспитывает, не выходя из хаты, когда пол-деревни слышит, что там на складе не так купили, не туда положили и не то сгноили. Нет, не подумайте, Митрофанна, она гуманная, она кладовщицу в хату не зовет. Кладовщица со склада, с другого конца деревни, носа не высовывает, сила воздействия прямо туда достает. Убедительно.

-Да что-то с Дедом морозом какие-то непонятки. То ли закрыли его на пять лет, то ли спился. Замену нашли, мародера какого-то.
-Придумают же – сказал Петрович – Один он будет или со Снегуркой? Или ему Снежную бабу предложат?
– Не, с бабой не справится – авторитетно ответил Семен.
– Жалко девку – вздохнул Петрович – молодая ишшо, бабу не жалко. Сколько она этих мародеров видела, а девку-то за что?
– Да ладно – подключился Михеич – надо же когда-то начинать.
– А что, мародер со Снегуркой прямо при всех разбираться будет? – вдруг забеспокоился Семен.
– Да нет – успокоил Михеич – не при всех, начальников будут по одному к мародеру вызывать.
– Снегурку держать? – вздохнул Петрович.
– Да не Снегурку, а речь перед мародером и Снегуркой – пояснил Михеич – типа как работалось в старом году.
– Лучше б они поинтересовались, как получалось – грустно пошутил Семен.
– Ну, за лучшую речь мародер может и связку мандаринов дать – обнадежил Михеич.
– И поляну накроют? – поинтересовался Петрович – в прошлом году кинули, а в этом что слышно?
– Кислушку обещали – авторитетно заявил Семен.
– На каждого? – удивился Петрович
– Не верю, кинут – авторитетно заявил Михеич – в прошлом году кинули и в этом кинут. Я аппарат заряжу, а то совсем без ничего можно остаться.
– Резонно – согласился Петрович – правда самогонку мандаринами я еще не закусывал.

Тема как-то исчерпалась. Но тут подоспела другая. Не менее интересная.
– Петрович, ты на последней планерке был? – спросил Михеич.
– Я не только был, я даже полученным знаниям пытался применение найти.
– Ну и как, удалось? – продолжил выпытывать Михеич.
– Да пытался я вчера целеположить Степаниду, а она меня отмотивировала, сказал Петрович, и повернулся так, чтобы синячище под глазом не был так заметен.
– Дурак ты – укорил Семен. Слышал звон, а звонарь-то не тебе звонил. Даже и не в твою сторону. Мне этот знак был. Это Цилю полагали, а Мотю вирвало.
У Семена, когда он волновался, появлялся одесский говор.
– От козел – сказал Михеич – На стройку зайди. Что я кричу молдаванам? Целую положи, а то я тебя матом выровняю. Чем вы только на планерках слушаете?
– А что там слушать, там каждый раз одно и тоже – почему план не выполнен. Правда плана найти не могут, но то, что не выполнен, все знают точно. Его никогда и не выполняли.
Цыгарки погасли, мужики вздохнули. Мимо них, к околице шла золотая молодежь, на плече у главаря примостился бумбокс. Из него неслась громкая мелодия – Па-ба-бам, па-ба-бам, па-ба-бам, па-ба-бам-бам-бабам, по-ба-бам…
И то верно, сказали мужики, вздохнули и пошли по домам. На Новый год их ждало хорошее настроение.