Дорогой, хотя, подумав, решила написать – редкий.
Мы с тобой учились в одном классе, только я была девочкой, а ты – мальчиком.

Я хорошо помню эти годы и тебя в них. И теперь, через столько лет, должна сказать слова благодарности. Хотя в школе я страшно на тебя злилась. Злилась, когда ты выбивал портфель из рук и он летел по коридору нашей школы, обгоняя парочки гуляющих по кругу учениц и выплевывая из себя учебники, тетради и ручки. Несколько уроков мастерского выбивания портфеля, из-за угла, на бегу или с размаху, двумя руками сверху, не жалея собственного портфеля, заботливо набитого толстенными и ненужными книжками, и теперь мне не страшно ходить по московским улицам вечером – нет такого жулика, который смог бы ко мне подкрасться и сорвать сумочку с плеча.

А твоя милая привычка подойти на расстояние вытянутой руки и начать что-то пристально разглядывать в районе моего левого уха. Я краснела, старалась понять, что там может быть не так с моей прической, нервничала, выхватывала зеркальце и начинала проверять свой внешний вид. Как это пригодилось мне на работе. Я теперь легко выдерживаю взгляд начальника, когда задерживаюсь с обеда минут на сто, успокаивая нервную систему в близлежащих магазинах.

Твое ехидство и язвительность, наши бесконечные перепалки натренировали меня до такой степени, что мои домочадцы открывают рот только в том случае, если им нужно почистить зубы, да и то щелочкой.

Но больше всего меня бесило твое твердое убеждение, что мы все – дуры набитые. Я пыталась тебе доказать, что это не так, даже открывала учебник геометрии, в которой ты был особенно силен. Не помогло. Пришлось смириться. Зато эти же мысли, обнаруженные мной во взрослой жизни, уже не были для меня травматическим шоком. Более того, я поняла, что это единственное состояние полного женского счастья.

Спасибо тебе за все. Надеюсь, что коллектив, в котором ты работаешь, наполовину женский и ты их держишь в тонусе с тем же мастерством и старанием. Помни, что женщины ценят внимание, оказанное им в любом виде. Впрочем, ты это знал и без меня.
Одноклассница.

День рождения Глебыча

Пьеса
Действующие лица:
Глебыч, юбиляр, человек интересной судьбы, выпускник.
Домо Чад Цы, странного вида китаец, неопределенного пола, спасенный Глебычем в его странствиях (хотел прибить, но не попал), часто кажется, что их – много.
Гости – описание дается по мере появления.
Место действия, Пентхауз Глебыча на здании Большого Кремлевского дворца.
Время действия – 23 мая, юбилей.

Действие первое

Глебыч выходит из спальни. На нем роскошный халат, он нервно курит кальян, потому что сигареты кончились.
Домо Чад Цы уже стоят и ждут.
Глебыч: – Что слышно? Что нового? Как идет подготовка к юбилею?
Домо Чад Цы: – Все нормально, всем звонил, всем говорил, народу много будет, однако. А дворец-то не резиновый. Да, Путин звонил, просил, чтобы ворота открыли, ему на работу надо.
Глебыч: – Ладно, пусть едет, только скажи, чтобы сегодня долго не задерживался. И чтоб света много не жег, а то еще за прошлый месяц должен. Мыслимое ли дело – стране путь освещать. И кто это придумал, что будущее должно быть светлым?
Еще что?
Домо Чад Цы: – Звонили с Москвы товарной. Сказали, что контейнер пришел.
Из Лос-Анджелеса.
Глебыч: – Молодец Боб, добрался-таки, как и обещал, день в день. С Контейнером больше никого не было?
Домо Чад Цы: – С Контейнером не было, а вот один сумасшедший в приемной сидит. Просим показать документы, а он прищепку на нос прицепил и гнусавит – вот мои документы.
Глебыч: – А, это Володарский, пришел переводить синхронно. Дайте ему пару бабулек из дома престарелых и пусть ГАИ выделит перекресток в спальном районе. Там спокойнее. Вот моду завел. Недавно телевизор включил, так там женщины в бассейне, мало того что в купальниках, так еще и с прищепкой на носу. Дальше давай.
Домо Чад Цы: – Еще мужик один странный рвется. Говорит, что старик. Бороды нет, морда гладкая, спереди все зубы свои. Без палки.
Глебыч: – Знаю, видел в детстве. Еще тогда удивлялся, как такое может быть? Потом привык. Пусть заходит. Все?
Домо Чад Цы: – Если бы. Казах юрту разбил в Александровском саду. Сказал, что акын. Я не понял, переспросил. Он грустно на меня посмотрел и сказал, что летописец. Я не поверил.
Глебыч: – Действительно странно. Лето же еще не начиналось? Дай ему Перцовки, может быть, устал с дороги. Надо же такое завернуть, что лето – писец. Откуда знает? Ну все, что ли?
Домо Чад Цы: – Нет. Архитектор пришел, говорит, что Пентхауз наш покосился, надо перестраивать, вместе с Дворцом.
Глебыч: – Мало нам одного архитектора перестройки. Не, пусть сначала для Тимошенки баньку выправит, а там посмотрим. Утомил, давай закругляйся.
Домо Чад Цы: – Очередь из красавиц образовалась, пытаются скромно потупиться, говорят, что все – одноклассницы.
Глебыч: – Ну раз красавицы, то, понятное дело, одноклассницы. А чего хотят-то?
Домо Чад Цы: – Есть хотят. От диет, говорят, устали. Колбасы по 2-20 просят, а, некоторые, самые нахальные, аж по 2-90. И соку томатного.
Глебыч: – Ладно, пусть заходят, но сначала – взвесить. А то ероплан не выдержит. Любят, понимаешь, кататься.

Действие второе, в котором подразумевалось дать честную и правдивую, высокохудожественную картину застолья, никогда не будет написано, потому что у меня нет таких красок. Это надо видеть, а лучше, участвовать.

Одноклассник, он же одноклассница.