Не было бы поездки во Владимир-Суздаль не поехал бы я в Таллин (в наше время это слово писали так). Но народ так рассказывал, как они там выступали, что когда речь зашла о поездке в Таллин, я решил примкнуть. Слово “выступали” – очень важное слово. Рассказы взахлеб были не о природных красотах и музеях, не о впечатлении от увиденного, не об архитектурных шедеврах. Нет, речь шла о “Доме колхозника”, где ночевали московские школьники, приехавшие на экскурсию, и всех событиях, так или иначе связанных с ним, о первом большом глотке свободы.

Учителя наши, которым, видимо не сиделось на месте, списались с непомнюкакой таллинской школой и договорились о визитах – мы к ним – зимой, они к нам – весной. Школа, скорее всего, тоже была с уклоном, я имею ввиду английский.

Это, конечно, было ПРИКЛЮЧЕНИЕ.

Итак, кто поехал. Ну автор строк, ессно. Из ребят помню Кенжа, Леньку, Кузю, Шварю, Пончика, (не уверен, что Степа и Ник), из девчонок – только Любку и сестру Кенжа, из преподов – Геннадия Петровича с англичанкой.

Ехали мы на поезде, в плацкарте, шумной гурьбой. После того, как расселись и перекусили, начали играть в преф. Эта игра была у нас тогда в большом почете, в основном играли у Кузи дома, но в поезде тоже неплохо получалось. Сам я не большой любитель карточных игр, а вот остальные мальчишки пулю расписывали регулярно. Не сразу к любителям играть в преф подключился и Кенж. Он быстро въехал в правила и начал народ обыгрывать. И народ стал жульничать и объединяться против Боба. В поезде, например, под предлогом, что Боб помнит все рубашки у карт, и вообще они крапленые, прикуп клали на коленку сдающего под столиком, открывая карты. Боб сидел у окна, прищуренно-подслеповато разглядывал свои развернутые веером карты, группировал масти и не видел, что в это же время остальные игроки косили глазами вниз, под стол, и пытались сообразить, подходит им прикуп или нет. Но им это не очень помогало, поэтому для меня экспериментально доказано, что поговорка “Знал бы прикуп – жил бы в Сочи” является условием необходимым, но не достаточным.

Утром поезд медленно подползал к Таллину. Было ощущение, что это не гордый пассажирский поезд, а осенняя улитка. Мы уже давно оделись, уже были готовы к выходу, уже томились в предвкушении чего-то нового и, наверняка, приятного. А тут приходится сидеть и переживать тоску вынужденного состояния покоя. Короче говоря, Пончик достал складной нож и начал кидать его росписью в деревянную спинку противоположной скамейки. У окна сидела пожилая эстонка, которая, по-моему, подсела на какой-то станции. В то время анекдотов про горячее финско-эстонское население практически не было. И эта особенность характера, в которой есть какая-то доля правды, нам была не знакома. Она молчала бросков пятнадцать-двадцать. Ножик, сделав несколько оборотов, или втыкался в спинку, или падал на сиденье при неудаче. Пончик вставал со своего места, поднимал его или с трудом вытаскивал из спинки, усаживался, ерзая и покачивая плечами, и опять бросал. Наконец, рука устала и сорвалась, нож не воткнулся, не упал лениво на сиденье, он зазвенел при ударе о спинку и прыгнул в сторону эстонки. Вот тут она и проснулась, стала упрекать нас в порче социалистического имущества и звать учителей. А, может быть, дело не в особенностях характера, ей просто было глубоко наплевать на сохранность вагона, приписанного к оккупантской Московской железной дороге.

Скандал замяли, потому что поезд уже остановился. На перроне нас ждали учителя и эстонские школьники или школьницы.

Школа, куда нас привезли, отличалась от нашей, как Таллин от Москвы. Это был невысокий дом, с выпуклыми эркерными окнами, непонятной планировкой, какого-то розового цвета, отгороженный стеной от рядом стоящих зданий. Комната, в которую нас поселили, была кабинетом домоводства (лучшее место для правильных пацанов!). На полу постелили маты из физкультурного зала, все швейные машинки сдвинули к окну или спрятали в шкафы у стен, туда же мы побросали свои вещи. После того, как мы устроились, в уютном небольшом зальчике, начался праздничный встречальный ужин. Стояли столики со свечами, сидели нарядные эстонские девушки и молчаливые эстонские мальчики. Тоска глубокая. Спас вечер Ленька. Есть такая поговорка – он пьет все, что горит. Применительно к Леньке это звучит так – он играет на всем, что издает звуки. С ним было банджо, а в зале стоял еще и рояль. Ленька от души “урезал” какой-то твист, мы громыхнули еще и всем своим репертуаром нашего школьного английского хора и как-то разогрелись. Эстонские мальчики, видимо от нашего шума, тихо смылись по домам, мы еще посидели и пошли провожать эстонских девушек, которые сразу заявили нам, что мы гораздо веселее и интереснее их скучных одноклассников. Я думаю, что на нас просто падал отблеск от Леньки за роялем.

В Таллине в девять вечера уже трудно было найти кого-то на улице. А мы из школы выползли около 11-ти часов. Эстонских девушек было штук 5, а нас – человек 10.:) Мы как-то разделились на группы и разошлись по адресам. После доставки девушек домой, решили еще погулять немного по ночному Таллину, который производил, как нам тогда казалось, какое-то европейское впечатление. То, что школу могут закрыть на ключ, в голову нам не пришло. Есть такое понятие – исход, чувствуется что-то дискретное. В нашем случае было дискретное возвращение. Первая группа экскурсантов начала колотиться в дверь около часа ночи – замерзли гулять. Нас пустили, сказали, что поздновато уже, а для Таллина так это вообще за гранью. Говорить, что пришли не все, мы как-то постеснялись. Зря, конечно, последними пришли Ник и Шваря в пол-четвертого.

Перед сном поговорили о том, кто что видел. Кузя в красках рассказал историю про трех пьяных мужиков, которые тихо и мирно сидели и выпивали возле Вечного огня. Это были наши люди, и выпито, видимо было немало, потому что после того, как один из них закурил и бросил спичку на землю, он обнаружил, что она не погасла, а даже совсем наоборот, что-то подожгла, и пламя бьет прямо из земли. Человек был совестливый, опасался, что огонь может перекинуться на древние постройки славного города Таллин, и начал притаптывать разгоревшийся костер ботинком.

Трудная судьба Вечного огня в древнем городе Таллин не помешала молодым организмам крепко спать без сновидений в первую ночь нашего пребывания вдали от дома.

Я не могу восстановить культурную программу полностью. Тем более порядок ее выполнения. Поэтому дальнейшие события не будут четко привязаны к временной шкале, за исключением, ессно, дня отъезда.

РИТУАЛЫ

Подъем.

На следующий день после приезда пунктуальные эстонские девушки, обуреваемые желанием ознакомить нас с красотами и достопримечательностями, пришли к восьми утра. Идея понятна – город большой, памятных мест не перечесть, можно не успеть все увидеть и посетить, если не поторопиться. Мне кажется, что медлительность и заторможенность имеет своим продолжением такое хорошее качество как терпеливость, потому что наш подъем, по уже наметившейся традиции растягивать события во времени, продолжался до 11 утра. Надо было видеть наши лица, бледные, с закрытыми глазами, тела, качающиеся из стороны в сторону на незнакомом маршруте. В дальнейшем, эта печальная картина была сдобрена похмельным синдромом. Но, раз уж с самого начала так повелось, отбой в три, подъем в одиннадцать, не изменять же традициям? Конечно, наши совестливые московские спутницы были страшно недовольны таким нахальным поведением, но заставить наши организмы перестроиться мы так и не смогли. Как они на нас, позоривших честь школы, Москвы и еще чего-то там, шипели! Знали бы они, что мы будем вытворять дальше – они бы вернулись на Родину.

Еда

Ели мы один раз в день, около 12-ти в разных кафешках. Обслуживали нас пренебрежительно-холодно. Не замечая в упор. Через губу. Над одной особенно надменной официанткой Кузя немного поиздевался, пару раз уронил приборы со стола и она вынуждена была их заменить. Ярче всего в памяти отложилось кафе в Кадриорге. Про сам Кадриорг ничего хорошего сказать не могу. Я пару раз уже успел побывать в Питере, в Зимнем, по сравнению с которым домик показался маленьким и убогим. Ну так вот. Сидим мы за столиками, делаем заказ, выбираем еду и питье. И с питьем большие проблемы. В меню только ликеры – Бенедиктин, Вана Таллин, крепкие заразы, минимум 40 градусов. Переглядываемся, потому что с утра такого крепкого не хочется, а выпить уже надо. За соседним столом сидит Боб с сестрой. Они тоже внимательно изучают меню и вдруг совершенно неожиданно для нас младшая сестра Боба (класс седьмой) издает испуганный крик – “Боря, а что пить-то будем!?”

Покупка вино-водочных изделий

С этим нас были большие проблемы в магазинах – садисты-продавцы, услышав нашу правильную русскую речь с московским аканьем требовали паспорт. И тут на выручку приходили наши эстонские девчонки. Они не бросали нас в трудную минуту, они подходили к прилавку и покупали выпивку. Иногда мы выходили из магазина, иногда стояли поодаль, нахально поглядывая на продавцов, и, на всякий случай, пряча бутылки. В карманы моего страшного зимнего лапсердака с шалевым цигейковым воротником легко влезали две бутылки по 0.75. Мне, почему-то, больше всего запомнился югославский коньяк “Рубин” за 4-12. А пили мы каждый вечер.

Отбой

Очень быстро выработался определенный ритуал отхода ко сну. Кенж написал неприличный гимн на английском на мотив “Yellow submarine”. У нас хватило наглости дать текст на проверку Геннадию Петровичу. Они выдержали испытание и Гена, который нас не послал, и текст. Слова были такие – “Oh, my friend, I want to sleep, never mind your …. is deep. The sky is blue, the sea is green, in a minute will begin.” Мне верится, что это лучшее из написанного Бобом. Часа три мы пили, курили, играли в карты и трепались, потом нам это надоедало и около трех мы укладывались. Выключался свет, пелся гимн и Шваря, завернутый в простыню, совершал то, что мы называли “Trip around the world” – он должен был сделать круг по комнате, перепрыгивая через лежащих. Как правило, у него это не получалось, как только он на кого-нибудь наступал, то грохался на пол. И что, самое поразительное, обязательно опрокидывал пепельницу на чью-то постель. Пепельницей служила жестяная литровая банка. У нее было прозвище – автомат. Назвали мы ее так, потому что банку умудрялись опрокидывать на пол, как только она наполнялась окурками наполовину. Куда бы мы ее не ставили или не прятали.

Посещение театра оперы и балета “Эстония”

Начнем, пожалуй, с похода в эстонский, наверняка какого-нибудь ордена, театр оперы и балета. Где были днем – не помню. Сразу скажу – идти не хотелось. Надежд на то, чтобы посмотреть что-то приличное у нас не было. Но обижать гостеприимных хозяек не хотелось. И наши предчувствия оправдались с лихвой. Был балет, основанный на местной легенде. Ну, то есть, ни музыки, ни танцев, ИМХО. Кроме того, есть у меня еще одна особенность, из-за которой мне не разрешали смотреть фигурное катание. Когда я смотрел на фигуристов и говорил – “Сейчас рухнет”, они падали. Дело дошло до того, что меня дома выгоняли из комнаты, когда катались наши, и возвращали, заставляя смотреть зарубежных спортсменов.

Сидим мы на балконе, тяжко вздыхаем, переглядываемся, опасаемся, что не успеем в магазин, но держимся практически весь первый акт. В самом его конце пришло спасение. На сцену высыпал весь состав участников, главная героиня затаилась в одном углу, герой принял стойку в другом. Девушка побежала через всю сцену, размахивая руками и ногами, парень почувствовал опасность и начал укрепляться, ввинчивая свои ноги в сцену. Зря он на это отвлекся, потому что момент прыжка отчаянной балерины он не засек. Балерина склеила ноги, вытянула вперед руки и так, рыбкой, бросилась в сторону партнера. Грохот от падения тренированного тела на сцену был смикширован облаком отвалившейся пудры. Мы переглянулись, вздохнули и вышли. Девчонки пошли с нами – им было неудобно за балет.

Посещение развалин монастыря

Эти развалины я потом видел в фильме “Город мастеров”. От большого здания остались только высокие стены. Мы постояли внутри двора, полазили немного по стенам, наконец, забрались на самый верх. Пока некоторые крутили головами в разные стороны, искали линию горизонта, с опаской смотрели вниз, Ник и Шваря забежали за какой-то выступ и осуществили свою естественную мечту. Наверняка их капли тоже подточили фундамент дружбы Эстония – Россия.

Посещение кино

В этот вечер мы купили югославский коньяк “Рубин”. Пришли в школу и начали его пить из пластмассовых стаканчиков, закусывая сахаром. Гадость порядочная. Мне этот продукт совсем не понравился и, в итоге, я был самым трезвым. После того, как бутылка была прикончена, потянуло на подвиги. Вышли из школы и в конце переулка неожиданно для себя воткнулись в какой-то кинотеатр. На громадном цветном плакате была изображена несравненная Сара Монтьель в не менее незабвенной фильме “Королева Шантеклера”. Кино мало чем отличалось по качеству от коньяка “Рубин” в пластмассовых стаканчиках. Глаза имело смысл открывать только тогда, когда на экране появлялась Сара. Весь наш ряд справа и слева от меня начал дружно кемарить в тепле. Моя задача заключалась в том, чтобы при появлении дивы на экране резко толкать сидевших справа и слева от меня. Ребята просыпались, толкали соседей и так осуществлялась общая побудка. Потом головы медленно опускались на грудь и начиналось тихое посапывание, до следующего момента. Кино от начала до конца посмотрел я один, поэтому и имею о нем хоть какое-то представление.

Посещение пивной

В последний день перед отъездом ко мне подошел Гена и попросил посмотреть телевизор в учительской, который вдруг перестал работать. Я входил в число счастливых обладателей ключей от радиорубки в школе, поэтому его просьба была вполне естественной, хотя надежды на успех у меня практически не было. И я, понурившись, пошел в учительскую с перочинным ножиком в руках в качестве единственного инструмента. Особенно обидно было то, что в это же время мужики пошли пить пиво. Они мне великодушно сказали куда мне потом идти, и мы расстались. Поломка, к счастью, оказалось не очень серьезной и излечимой – оторвалась антенна. Я кое-как насадил штекер, показал Гене, что все работает, и побежал искать народ. Пивная была недалеко, нашел я ее быстро, спустился в подвал и никого не обнаружил. Подумал, что обманулся, вышел на улицу, убедился в правильности места и спустился обратно. Спрашивать по своему обыкновению не стал. На мое счастье в стене открылась незамеченная мной дверь, я влетел в соседнюю комнатку и успокоился – народ сидел и выпить они успели немало. Зал был небольшой, по три столика у стены, сводчатый, с белым потолком. Мое место у стола слева было свободно и я сел. Интересной особенностью зала была возможность отчетливо слышать все, что говорили не за соседним столом, а за столом, который стоял так же, как и наш, у стены – вот такая хитрая особенность отражения от сводов. Правда, слушать там было особенно нечего. Когда я попросил принести кружку пива, официантка ее быстро принесла и растерянно прошептала, поняв, что мы из одной компании – “Ребята заказали по 4 пива, потом еще по 4, потом еще и не разрешают убирать пустые кружки со стола”. Мы посмотрели и увидели Шварю, который сидел один за столом, поддерживая голову руками (остальные смылись на минутку по неотложным делам), а перед ним был стол с двадцатью пустыми кружками. Этот вид внушал уважение. Очень скоро кончились деньги. А жажда еще не была утолена. Надо сказать, что приехал я в Таллин с 35 рублями – большие деньги по тем временам. От них почти ничего не осталось. В пивбаре добил последние, соседи по столу оказались такими же транжирами, и было принято мужественное решение пропить постельные деньги – целый рубль – четыре кружки по 24 копейки. Из четырех постелей пропить успели три, в том числе и мою. В Москву я возвращался, имея 4 копейки на метро. Сдачу с постельного рубля.

Дорога домой

В поезде пришли немного в себя и сели за карты. Опять плацкарт. Темно. Все спят, народ играет. Один пьяный деятель, который лежал на верхней боковой полке, нас сильно раздражал храпом. Ленька ему время от времени солидно басил – “Да потише ты, папаша!” Мужик на время успокаивался, а потом опять начинал петь свою песню. Когда Ленька встал и пошел по делам в конец вагона, то именно в тот момент, когда он проходил мимо этого мужика, тот, наконец-то, сорвался с полки и спикировал головой вниз. Но не проснулся. Нижняя полка была наша и мы его положили на наше место. Нам, без постельного белья, спать не очень-то хотелось. В конце концов я завернулся в свой тулупчик и заснул до Москвы.

Вот и все, что помнится об этой поездке. Таллинские девчонки весной приезжали в Москву, мы с ними гуляли по городу и ели апельсины на ходу, чем их очень смущали.