Обнажитесь до пояса сверху – сказала врачиха, когда я вошел в кабинет на рентген. Я был поражен точностью приказа, нет сомнений, что формула была отточена на практике. Видимо, однажды кто-то из больных не так понял сокращенный вариант этой команды. Так начались мои редкие (тьфу-тьфу три раза) контакты с врачами. Стоматологов, контакты с которыми были частыми, мне врачами назвать трудно. Одно дело, когда ты хирург и режешь спящего человека, совсем другое – когда по живому сверлишь. Всегда подозревал, что они получают от этого удовольствие.

Первая история приключилась со мной в 1996 году. В то время я работал на одноклассника, кодовое имя «Сынок», еще со школы. Кстати, кликуха не имела никакого отношения к понятию «чей-то сынок». В то время был сюжет, то ли из Фитиля, то ли из Ералаша, где Папанов, который чинил телевизор, кричал пацану, чтобы то принес отвертку – Чапаиив, сынок. Вот Сынок к нему и прилепился. Попал я к нему на работу очень просто, как это обычно и бывает. Он был директором псевдо голландской компании и пытался наладить бизнес в России, мотаясь по Европам и пытаясь найти, что можно было бы здесь впарить. Во время одной из таких поездок он встретился с другим моим одноклассником, кодовое имя «Шеф». В этом случае все было еще проще – он был комсоргом класса. Шеф с супругой тогда еще работали в Швейцарии. Они часто наезжали в разные страны, чтобы не отстать от передовой психологической мысли и завоевывали свои собственные высоты, докладывая разные доклады. Мне помнится, что судьбоносная для меня встреча состоялась в Мюнхене, поэтому ее можно аккуратно назвать мюнхенский сговор. Итак, сидят два одноклассника в ресторане и один другого спрашивает:
– Вот, хочу замутить софтверный бизнес в России. Буду продавать программы для автоматизации аптек. Кого бы найти, кто в компьютерах понимает?

Ну Шеф, которому я незадолго до этой встречи пытался в очередной раз оказать скорую компьютерную помощь на уровне – а чего это у меня эта хрень не так работает? А фик его знает, само пройдет – вспомнил про меня. Так как Сынок тоже меня помнил, то на этом моя судьба и была решена. В то время я еще работал в своем НИИ и пытался найти какие-нибудь контракты, которые могли бы увеличить довольно скудное и нерегулярное институтское денежное довольствие. Сделать это было трудно, потому что измерительная система, которой я владел, была нужна только таким же нищим авиационным заводам, так что я был практически свободен и согласился на предложение Сынка поработать, имея слабое представление о том, что надо делать.

Эта работа доставила мало радостей обоим (в итоге я зарекся работать вместе с одноклассниками или родственниками), мы с ним разругались в дым и я ушел. Но вот от общения вне работы остались только приятные воспоминания. Я жил у него дома, когда мне надо было по работе быть в Голландии, мотался с ним с севера на юг этой необъятной страны, заезжая по дороге к его многочисленным друзьям и знакомым, пытался даже заниматься математикой с его дочкой, за что она, получив четкие инструкции от Сынка, кормила меня мороженым. Супруга тоже хорошо знала Сынка, мы много раз встречали Новый Год у него в Ясенево. В одну из таких новогодних встреч девушки меня чуть не побили, потому что в год розовой или какой-то там крысы, я произнес тост – За наших крысавиц!  А не побили, потому что тогдашняя жена Сынка, тут же добавила – И наших крысавцев!

Так что ничего удивительного в том, что Сынок предложил нам провести отпуск в Голландии, не было. Он нас прокатил по самым интересным местам и, в добавок, организовал два автобусных тура из Амстердама – один в Испанию, на восемь дней, а второй в Париж, на weekend. В счет моей зарплаты.

Теперь, после столь долгого предисловия я уже почти добрался до сути повествования. В Испании на улице было жарко, а в поездах и метро – холодно. Видимо это и послужило причиной странной глазной напасти – я не мог смотреть не только на солнечный, но даже и на дневной свет. И глаза дико болели. Когда мы вернулись из Испании, то через день нужно было ехать в Париж, без меня поездка была невозможна, так что было принято решение попытаться меня вылечить на месте, в полевых условиях (страховки же не было). Поход в голландскую аптеку ничего не дал – местный провизор не продал мне глазные капли без рецепта. Но супруга – прирожденная целительница (дева по знаку Зодиака), потому нет ничего удивительного, что она развила бурную деятельность на кухне у Сынка, заварила какую-то траву или чай, и, поглощенная процессом приготовления и охлаждения отвара путем переливания из одного стакана в другой, сказала – Сейчас я тебе на глаз отолью. В таких случая главное – не заржать сразу. Нужно выдержать небольшую паузу и тихо спросить, глядя в глаза – Прямо здесь, при всех? А дальше можно получить совершенно несравненное удовольствие, наблюдая за мимикой лица, когда до человека доходит смысл сказанного. Нас там было четверо – и мы все продемонстрировали типичный пример смехового спазма – слезы из глаз и хватаешь воздух, как будто только что вынырнул из пучины.

В принципе, такое редко бывает в свободных условиях. Обычно в такое состояние я попадал на уроках, когда смеяться нельзя, но очень хочется. Хотя, один раз, помнится мы с Шефом попали, когда я сидел у него дома и мы травили анекдоты. Вот на одном, детском и совершенно дурацком, нас вдруг пробило на такой смех, что не могли остановиться минут десять.
Собсно сам анекдот. Вовочка приходит домой и видит на буфете банку с вареньем. Быстро съедает половину, и, чтобы было не заметно, заполняет пустоту отходами жизнедеятельности своего организма. Приходят родители с работы, садятся пить чай с вареньем. Вовочка сидит у себя, закрывшись, делает уроки. Вдруг слышит громкие крики и к нему врываются родители. Вовочка понимает, что лучше, пока не поздно, сознаться самому. И сознается.
Отец, наградив дите заслуженным подзатыльником, поворачивается к матери и начинает орать – Я же говорил тебе, что это г-но, а ты – засахарилось.
А может быть, действительно, смешной анекдот, не зря тогда смеялись?

Короче говоря, с подбитыми глазами я так и поехал в Париж. В Париже в первой же аптеке, где я пошутил с провизором, что вот, ослеп от парижских красот, мне продали какие-то витамины, которые слабо помогли, поэтому семейство в лице жены и дочери меня водило под руки, а я начал охоту за чайными пакетиками – после каждой заварки чая не давал их выбрасывать и прикладывал к глазам, выдавливая из них драгоценные бурые капли. Становилось полегче, поэтому я эту процедуру проделывал не только в гостинице, но даже в кафе возле Лувра заказал себе чай вместо кофе и, удобно откинувшись на стуле, примостил пакетик сначала на правый, а потом и на левый глаз, на удивление чинной парижской публики и под неодобрительные взгляды семейства.

Так я и проходил по Парижу, страшно им недовольный, потому что город мне показался серым, выпендрежным, насквозь знакомым и многократно виденным. А после того, как возле пирамиды у Лувра поздно вечером я чуть не вляпался в собачье дерьмо, окончательно для себя сформулировал – больше в Париж я не поеду. Но жизнь приучила меня не быть столь категоричным, и я добавляю – за свои деньги. В командировку, так и быть, подумаю, а сам – нет, хватило одного раза.

После Парижа с глазами стало немного полегче, хотя было ощущение, что резкость зрения я потерял, а на яркий свет смотреть было все равно больно. Перед отлетом в Москву переговорил по телефону с одной из многочисленных знакомых Сынка в Голландии – она была с каким-то врачебным образованием. Получил приказ обязательно сходить к глазнику, сказала, что лучше идти в Гельмгольца, на Садовом кольце, за Красными воротами, есть хорошие спецы и они принимают вечером с улицы, ну типа травма глаза – помогите люди добрые. Я и поехал, когда вернулись.

Нашел сразу, там даже остановка по-моему так и называется – институт глазных болезней, вошел в полуподвальное помещение. Народ сидит, ждет спецов, некоторые держатся за глаз, кто-то так сидит – типичный накопитель. Появилась женщина в зеленом комбинезоне, я подумал уборщица, оказалось, что врач. Подошла моя очередь, захожу в кабинет, сажусь без боязни в кресло – знаю, что будет не больно, начинают проверять остроту зрения, выясняется, что нижние три строки резко уже не вижу. Я расстроился, до поездки было 100%. Она мне говорит, что очками можно компенсировать без проблем. Но главный же вопрос у меня не в этом – глаза болят, доктор, проявите гуманизм, помогите. Вот тут и проявились чудеса диагностики в полном объеме. Дама подходит ко мне, хватает мою голову руками, пристально смотрит и изрекает – у Вас воспаление троичного нерва, типа не наш случай.

Есть люди, страдающие топографическим кретинизмом, я отношусь к гораздо более распространенной категории медицинских идиотов. Для нас, таких, в чем-то счастливых людей, названия болезней и органов, которые не входят в список общеупотребительных, типа легкие, сердце, ничего не говорят и ничем не пугают. Так и поехал домой, стараясь не забыть диагноз по дороге.

Но, оказалось, что и мой домашний доктор про это заболевание не слыхал, пришлось открыть Медицинскую энциклопедию. Читает в слух, со все большим напряжением в голосе, а когда доходит до фразы “при этом во время приема пищи ее жидкая фракция вытекает из опущенного уголка рта”, в ужасе от такой перспективы принимает решение показать меня глазным специалистам из ее поликлиники. Ну, мне то что, твердая фракция все-таки остается, да и свою перекошенную физиономию буду видеть всего раз в день, во время бритья. Так что не все так кисло. Но ехать пришлось.

До этого визита я не боялся глазников. А зря. Меня посадили на кресло, возле прибора, сильно дунули в глаз воздухом, измеряя глазное давление, потом пересадили на другое кресло и стали в упор что-то в моем глазу рассматривать через микроскоп. Ковырялись со мной минут тридцать. Потом задумчиво сформулировали – вылечить сможем, хотя начинается отслоение сетчатки и еще что-то там, не помню. Лечение простое – десять уколов в глаз. Ни фига себе! Мне как-то в голову не приходило, что в глаз можно колоть. А если учесть, что я от простых уколов чуть ли не сознание теряю от страха, то перспектива кольнуться в глаз привела практически к бунту.

Была подвергнута сомнению квалификация эскулапов и лично мной, впервые в жизни, принято решение пойти еще к кому-нибудь из славного цеха офтальмологов. Мне помнилось, что есть какая-то клиника на улице Горького, вот туда я и направился. В то время за деньги уже можно было попасть к врачу с улицы и, отдав 100 рублей, я записался на прием к какому-то профессору, председателю общества иридо-диагностики. И сейчас плохо понимаю, что это такое. Профессор оказался женщиной за 80, которая меня выслушала, отправила сдать мазок из под века на анализ, посмотрела на результаты и сказала – покапайте альбуцид и полощите глаза чаем, опуская его в специальную чашу. Этот метод лечения понравился мне гораздо больше. Но все-таки я решил прояснить, есть ли у меня отслоение сетчатки или она еще неплохо держится? Профессор удивилась, еще раз посмотрела мне в глаза и сказала, что ничего страшного она в них не находит.
Радостный я отправился в аптеку, еще не зная, что самый сильный удар в этой истории нанесут мне именно там.

Цель у меня была простая – купить Чашу для Полоскания Глаза. Подлетаю к прилавку, задаю вопрос и через несколько секунд понимаю, чем наши аптеки сильно отличаются от западных. Девушка посмотрела на меня – вроде не бомж, тяжело вздохнула и спросила – А что, в доме ни одной рюмки нет?

Резкость зрения я себе вернул сам, без специалистов. Подумал немного и решил, что у меня хрусталик барахлит, плохо фокусирует на сетчатке. А хрусталик – это линза, толщина которой меняется мышцами. Надо их потренировать, может быть ослабли. Месяца два ходил на работу пешком в режиме – смотрю под ноги – потом вдаль, и так, пока не дойду. Помогло.