Именно так произносится название этого города по словам экскурсовода. Я ей верю, так как с горожанами не общался – немецкого языка не знаю.
Так как командировка случилась в 1977 году, то помню про нее мало, поэтому рассказ будет коротким.
Начальные условия. После окончания ВУЗа меня, как молодого спеца, распределили в НИИ. И сразу приходит в голову старая миниатюра Райкина – забудь все, чему тебя учили в институте. Мне, инженеру-механику по образованию, предложили заняться измерениями скорости газового потока с помощью лазеров. Я подумал и согласился. Не жалею.
Стенды с газовыми потоками в НИИ уже давно были. А вот лазеров не было. И мне нужно было их купить. Термин “купить” что в нашем НИИ, что во всех других, был практически бессмысленным. Мы ничего не покупали. Мы все заказывали со сроком исполнения два года. Были провидцами. Причем опытными и масштабными – заказывали все подряд, причем в двух экземплярах – пока один осциллограф в ремонте – работаем на втором.
Единственным местом в Москве, где можно было что-то купить за деньги, был магазин “Салон-приборы” на Нахимовском. Ограничения по деньгам не существовало и я там выписал счет на два гелий-неоновых лазера ЛГ-38, мощностью 50 мВт. Это были два первых лазера в нашем НИИ. Один пошел к нам в лабораторию, второй – к прочнистам.
Счет я выписал на НИИ, а доверенность мне выдали на почтовый ящик. В общем, чуть было не стал изменником, потому что в магазине могли бы догадаться, что наш НИИ и п/я В-цифрыпомнюнонескажу – это одно и то же. Обошлось.
А в 1976 году в ГДР состоялась международная конференция по лазерам и, так как у нас лазеры в НИИ уже были, то чиновники в Министерстве решили, что нужно туда кого-то послать. И послали моего начальника. Он оформлялся пол-года и когда пришло предложение посетить конференцию в 1977 году, то он категорически отказался и предложил поехать мне – я уже научился включать и выключать блок питания и фокусировать пучки. Начал оформляться. В то время не члену партии попасть за кордон было трудно. А я тогда был комсомольцем, то ли секретарем, то ли замом секретаря комсомольской организации в нашей лаборатории и мне с получением характеристики помогла Надежда Константиновна, но не Крупская, а освобожденный секретарь комитета комсомола НИИ. Мы с ней пошли в райком, я посидел в коридоре у разных кабинетов, пока она в них заходила и выходила, и, в итоге, добыла нужную бумагу.
Все остальное оформление не помню совсем. Но, в итоге, в конце марта 1977 я сидел в самолете и летел в Берлин на конференцию с пышным названием – 3 Internationale Tagung “Laser und ihre Anwendungen” (Dresden – DDR, 1977). Делегацию от СССР возглавлял Нобелевский лауреат, академик Басов. Всего летело человек 30-40. Я там никого не знал, но удалось познакомиться в Орловым Анатолием Антоновичем, начальником сектора родственного, авиационного НИИ. Он тоже занимался лазерной диагностикой потоков и, в отличие от меня, знал, зачем он летит в ГДР.
Из аэропорта Шонефельд нас повезли на поезде до Дрездена. Из окна поезда смотрели на немецкую землю, снега уже не было, да и был ли он в тех краях вообще? За окном проезжали через местный лес, по немецки чистый и опрятный. Было такое ощущение, что каждый ствол промыли с шампунем, а все ветки мало того, что росли в правильном направлении, так еще и не отсыхали и не падали на землю.
В городе нас как-то разместили, мы с Орловым посмотрели на наименования докладов этой конференции и поняли, что сидеть там нет никакого смысла – это была типичная конференция лазерщиков, а мы с ним были прикладниками. Для нас лазер – это лампочка, и нам все равно, как она устроена внутри.
Но “лампочки”, которые были у нас в НИИ годились только для тренировок. Мощности гелий-неоновых лазеров хватало только на простейшие эксперименты на столе. Кому это интересно? Мощные аргоновые лазеры выпускались на фирме Карл Цейсс и Орлов решил туда организовать поездку. Через Басова. Сейчас я бы тоже, может быть, ради дела, не побоялся бы напрячь Нобелевского лауреата, но тогда был еще молод и не так нахален.
А Орлов смог. Он вообще произвел на меня сильное впечатление оригинальностью мышления и после конференции я к нему даже ездил пару раз, в Жуковский. Пообщаться. Поговорить за жизнь экспериментаторскую. В один из приездов мы вышли из корпуса и увидели, что из земли выбивается язык пламени. Какой-то сотрудник пытался прихлопнуть его ботинком. О, земля горит у нас под ногами – меланхолично сказал Орлов и мы пошли дальше.
В Йену, где был расположен Карл Цейсс, нас повезли на микробусе. Посмотрели на лазеры, убедились, что годятся, и, в итоге, через несколько лет, нам их купили. Это уже были серьезные агрегаты. Блок питания киловатт на 10 трехфазного тока, водяное охлаждение, выходная мощность ватта полтора в сине-зеленом диапазоне длин волн – уже могли прожигать бумагу. В общем, все по взрослому. Не зря съездил.
На конференцию я заходил еще пару раз, один из них совпал с традиционным торжественным ужином. Не так часто у меня были вкусовые удары, о которых помнишь всю жизнь. В Архипо-Осиповке, где мы отдыхали с супругой сто лет назад, прогуливаясь по поселку обнаружили дедка, который продавал соленые огурцы. Купили парочку, пока шли – смолотили, переглянулись, хотели рвануть обратно и купить все ведро – дедок испарился. В общем, таких перченых и хрустящих огурцов больше не ел.
А тут все столы были уставлены едой, непривычной взгляду москвича 70-х годов и, главное, мимо меня пронесли и поставили рядом молочного поросенка. Ну, я так неторопливо подошел, отрезал кусочек и вернулся на место, сделав три шага. Откусил попробовать – нежнейшее мясо просто таяло во рту, его мог есть даже шестимесячный младенец, работая своими деснами. Мозг дал судорожную команду – повторить, срочно. Но глаза подтвердили очевидное – блюдо, где лежал поросенок, уже осиротело.
Присутствие в делегации академика подбодрило экскурсионную программу. Нас повозили по самому городу, показали гестаповскую камеру, даже отвезли в Майсен, где я увидел легендарную реку – Эльбу, замок, стоявший над рекой, музей фарфора.
Но самое сильное впечатление осталось, конечно, от Сикстинской мадонны Рафаэля, которая висит в Галерее старых мастеров. Во-первых, она очень большая, во всю стену, и совсем не похожа на то, что я видел на репродукции журнала Огонёк. Во-вторых, она очень грамотно висит – длинный коридор и ты ее видишь издалека. И все ближе и ближе подходишь, и тихо офигеваешь, В третьих, к счастью, я не искусствовед, поэтому описания самой картины и чувств, которые охватывают зрителя, не будет. Но сидел я там долго.
Наличие в карманах некоторой суммы командировочных в марках автоматически превращало даже самого заядлого магазиноненавистника в шопоголика. Деньги по любому нужно было потратить, так как в Москве с ними было непонятно что делать. И вот тут оказалось, что брать-то особо нечего. Мы с Орловым походили по магазам, и, когда я, уже обалдев от безрезультатного рассматривания витрин, в местном ГУМе по фамилии Центрум, на третьем этаже громко сформулировал, что думаю обо всех этих товарах народного потребления, использовав яркие и красочные определения, то половина женщин на меня обернулась. Я понял, что это жены наших офицеров. Не могу сказать, что они были сильно шокированы, а вот я был несколько обескуражен,
В ночь с 29 на 30 марта спалось мне плохо. И сейчас это редкость, а в те годы – вообще не припомню таких случаев. А тут что-то проснулся и забеспокоился. Дело в том, что жена собралась рожать в середине апреля и взяла торжественное обязательство меня дождаться, чтобы я мог проконтролировать процесс.
Когда я приехал домой, то дверь мне открыла теща с загадочной улыбкой на лице. В общем, дня через два, в холодный апрельский день я уже забирал супругу с дочкой из роддома. Скин-тон у дочки был желтоватый, а весь рот вымазан зеленкой.
С тех пор, я иногда думаю о том, что есть какие-то, еще неизвестные науке физические явления, потому что именно в ночь с 29 на 30 марта супругу забрали в роддом.